– Что это?

У Мануэля достало разума не отвечать сразу, а сначала отсечь вибромолекулярным лезвием лучший кусок и молча протянуть Кайне.

– Жареная ветчина, – сказал он, когда Кайна кончила жевать и отерла тыльной стороной руки жирные губы.

Видать, не только к мужскому сердцу натоптана дорога через желудок. Трудно считать грязным животным того, кто делил с тобой кусок ветчины.

– Расскажи про Старую Землю, – сказала Кайна, опускаясь на траву.

И Родригес принялся рассказывать. Он говорил про хрустальные купола Торено, про суровые горы Невии, где находилась летная школа и где он служил курсантом, про виноградники Ибертиды, откуда он родом и где до сих пор живут его родители и братья. Испокон веку они были виноделами, и погреба, устроенные в выработанных медных шахтах, хранят столетние вина: знаменитую «Гневную дочь» – вино, которое не каждому удается попробовать. Родригес рассказывал, забыв, что, строго говоря, это не Земля, а планеты, освоенные его предками и, несмотря на унифицирующее действие имперской идеологии, сохраняющие древний язык и нравы. Там живут потомки еретиков и инквизиторов, самый воздух там пропах католичеством, и даже повара, готовя острые закуски, не просто соединяют рыбу с огурцом, а распяливают соленый анчоус на крестовине из маринованных корнишончиков и безыскусно называют свое творение «распятием».

– Я бы такое съела с радостью, – усмехнулась ведьма, принимая новый, истекающий соком ломоть мяса, засоленного, подкопченного и, наконец, зажаренного на углях.

Никто лучше Родригеса не умел управляться с мясом во время офицерских междусобойчиков. Сослуживцы называли его произведения «барбекю». Что они могут понимать? Сравнивать байонскую ветчину на вертеле и пошлое барбекю все равно что ставить в один ряд шедевр Гойи и порнографический снимок. Сюда бы еще бутылочку «Гневной дочери», и вечер мог бы закончиться так, как обязаны заканчиваться такие вечера… Однако от прохладных, запятнанных селитрой и разводами малахита подвалов Ибертиды их отделяло немалое число парсек, а имперский флот уже подходил вплотную к планете, где на берегу моря горел одинокий костер. Десятки тысяч людей приникли к экранам, замерли возле пультов, привели в готовность самое страшное оружие, и все для того, чтобы так удачно начавшийся вечер не кончился вообще никак.

Кайна вскинула голову и неожиданно обострившимся взглядом обвела небосклон.

– Идут!.. – произнесла она, кажется даже с удовлетворением. – Ишь ты, сколько!

– Кто? – Родригес вскочил, шоковый пистолетик был у него в руках, готовый открыть пальбу по всякому, кто посмеет кинуть хотя бы один косой взгляд на его подругу.

В следующее мгновение Кайна довольно невежливо зашвырнула его в люк истребителя, и там, едва лишь кинув взгляд на приборы, Родригес понял все. Хамские налеты на космические крепости и мародерство на оживленных трассах возымели-таки действие. Империя судорожно разворачивалась, чтобы садануть по источнику раздражения всей своей чудовищной силой.

Гравитационный экран пестрел бесчисленными россыпями следов. Работающие генераторы истребителей выглядели, словно точки звезд: алых, рыжих и умирающе багровых; а между ними размытыми пятнами светились следы космических крепостей. Девять линкоров, каждый из которых по огневой мощи лишь немногим уступал опорной базе космических войск, – этой силы хватило бы для завоевания половины галактики, но бросили ее против двух возмутителей спокойствия.

Родригес надвинул на лицо щиток шлемофона и вывел двигатели на форсаж. Кайне тоже не нужно было разогреваться и приходить в боевую ярость, сражаться ведьма была готова в любую минуту.

В эфире, заполняя все доступные корабельной станции диапазоны, гудел проникновенный баритон:

– Кукаш, Родригес, сдавайтесь. Сейчас вы имеете дело не с новоземельскими метелками, а с империей. У вас нет ни одного шанса. Если вы сдадитесь без боя, вам будет гарантирована жизнь.

Один только голос, и ни команд, ни отрывистых рапортов, армада надвигалась в молчании, способном свести с ума нестойкого противника. Несколько месяцев, пока флот выдвигался к планете, на которой обосновались Кайна с Родригесом, личный состав лихорадочно перенастраивал рации. Делалось это вовсе не для сомнительного эффекта тишины, просто командованию очень не хотелось, чтобы пилоты знали, что немыслимый по размерам флот брошен вовсе не против найденных наконец планет торпедников, а послан, чтобы уничтожить два собственных взбунтовавшихся кораблика. А для этого ни один из лейтенантов и капитанов, чьи корабли искрились сейчас на экране Родригеса, не должны услышать его слов, выкриков и богохульной ругани. Мирзой-бек знал: потери будут – и очень не хотел, чтобы после боя победители задумались: по какой причине пара дезертиров может хотя бы четверть часа противостоять флоту и почему флот вынужден насмерть сражаться с этими дезертирами.

Одно беда: пилоты, удивленные небывалым приказом, столь же поспешно собирали микроскопические приемники, способные ловить единственную волну: ту, на которой обычно велись разговоры. Во время повальных обысков было изъято несколько сот таких самоделок, но наверняка некоторое количество приемничков осталось на руках, и сейчас их владельцы слышали не только запись голоса Мирзой-бека, но и ответ потенциального противника:

– Ты, пресвятая сучка, капитан Родригес сдаваться не умеет! И запомни, недоносок, настоящий мужчина может забраться на женщину, только когда она скажет «да»! При этом ему не понадобятся ни реакторы, ни твои вонючие манипуляторы! Санта порко, ты у меня ответишь за свои издевательства над девушками и за то, что заставил меня в них участвовать! И можешь быть уверен, смерть тебе гарантирована позорная – лучше поспеши и утопись в сортире сам! Слышишь, я иду!

Одинокая точка корабля, которого перенастроенные приборы безошибочно выделяли как чужака, ринулась в самый центр армады, успевшей охватить звездную систему практически со всех сторон. На самом деле звезда была полностью окружена, единственный сектор, кажущийся свободным, скрывал настороженные ловушки, незаметные даже для изощренного взгляда ведьмы. Но Родригес миновал эти ловушки, бросившись навстречу противнику. Как уже бывало в неоднократных налетах, истребитель мгновенно набрал скорость, недостижимую ни для ведьм, ни для земных космолетов, а затем последовал выстрел в сторону флагмана.

К сверхъестественной скорости бунтовщика и точности его стрельбы имперский флот был готов. С какой бы скоростью ни двигался плазменный заряд, все равно это всего лишь пригоршня ионов, заряженные частицы, которые чрезвычайно легко тормозятся электромагнитным полем. На мгновение пустота перед головным линкором воссияла разноцветными сполохами, и убийственный заряд бесследно рассеялся. Сам линкор и соседние корабли тоже вели огонь, но больше для порядка, командиры знали, что Родригес увернется от вспухающих газовых облаков.

Родригес увернулся и даже сшиб один истребитель, опрометчиво выскочивший из-под прикрытия, которое осуществлял неповоротливый линкор. Тем временем люди Мирзой-бека срочно подтягивали силовые установки, сконцентрированные в свободном секторе, куда, как надеялись в штабе, кинется спасаться бунтовщик. Теперь и этот путь был демонстративно перекрыт, так что оставалось всего лишь затянуть удавку.

Современная война – стрельба по невидимой цели, танец точек на экранах, расчеты компьютеров, подкрепленные интуицией ведьм… И сюрпризы, заранее подготовленные как той, так и другой стороной.

Корабль Родригеса вновь набрал скорость, намереваясь атаковать один из линкоров. Но на этот раз вместе с плазменным выстрелом в ход пошел золотой птах, один из трех, пойманных Кайной во время безудержной охоты. А птах – это такая птичка, в составе которой вовсе нет никаких частиц, так что электромагнитного поля он попросту не замечает. И хотя масса покоя у любого магического существа равна нулю, но импульс у него весьма ощутимый и, соответственно, возрастает с увеличением скорости, особенно за пределами ста це. Сияния рассеянного плазменного заряда никто не видел, ибо глаза и приборы были ослеплены магниевой вспышкой, вздувшейся там, где только что плыл броненосец империи. Вспышка, подобная взрыву сверхновой, вот только погасла она быстро, не оставив по себе ничего, кроме облачка вырожденного газа.